Небо, а не душу, меняют бегущие за море.
<H3>Закат<H3>
Закат.
Когда рядом должна вот-вот оборваться чья-то жизнь, ко мне в голову приходят необычные мысли.
Колокола ударили впервые, когда закат позолотил облака на западе. Это зрелище не понять смертным: они постоянно куда-то спешат по своим, кажущимся им такими важными, делам, что они просто не замечают красоты мира, который их окружает. Разве что дети. Для них этот мир ещё внове и они способны удивляться и восхищаться самой жизнью, видом пушистых облаков, запахом весеннего утра, шелестом листьев в кронах…
Разучились ли люди ценить жизнь? Нет, у них просто нет времени на то чтобы жить. Так я думал, когда рядом вот-вот должна оборваться чья-то жизнь. Последние лучи солнца падали на деревянный помост, весь в сучках и неровностях; на палача, сидящего на стуле и что-то стругающего из дерева, при этом насвистывающего простенькую мелодию. Но уже слышен грохот телеги, подскакивающей на дороге. Палач встаёт и смотрит направо в сторону Кровавой улицы (она так названа, потому что именно по ней везут заключённых к лобному месту). Народ вокруг заволновался и подался вперёд, напирая друг на друга и на шеренгу стражников. Я стою в задних рядах и мне не видно, как подъехала телега и как с неё сняли узника. Однако мне было хорошо видно, как четверо в капюшонах закрывающих лица втащили узника на помост и положили на большую деревянную колоду. Ведь помост построен как раз для того, чтобы как можно больше людей могло видеть казнь. По обычаю, перед тем как попасть сюда он был на скорую руку выбрит и подстрижен тюремным брадобреем, но от этого его лицо казалось ещё более неухоженным и осунувшимся. Наверное, мне жаль его. Я пришёл сюда не для того, чтобы насладиться его казнью.
Каждый раз я прихожу на эту площадь с одной и той же мыслью: зачем? Необходимо ли это? Неужто злодеяния этого человека действительно столь велики? И кто дал нам право судить и лишать жизни себе подобных? И каждый раз я ухожу отсюда не найдя ответов, а в моей голове мысли роятся как стаи саранчи над посевами. Я неспроста прихожу на площадь, называемую площадью Безнадёжности за то, что ещё никогда не исполнялись чаяния тех, кто приехал сюда на палаческой телеге. Ведь я имею прямое отношение ко всем этим казням. На мне лежит груз ответственности, и я… может быть, и я когда-нибудь приеду сюда на такой же телеге.
Я отвлёкся от своих невесёлых дум, потому что приговорённый вдруг поднял голову и спросил, обращаясь, неведомо к кому:
- Какой сегодня день недели?
- Понедельник, - ответил палач и усмехнулся, - а тебе-то что до того?
- Блин, ну и неделька начинается…
Закат.
Когда рядом должна вот-вот оборваться чья-то жизнь, ко мне в голову приходят необычные мысли.
Колокола ударили впервые, когда закат позолотил облака на западе. Это зрелище не понять смертным: они постоянно куда-то спешат по своим, кажущимся им такими важными, делам, что они просто не замечают красоты мира, который их окружает. Разве что дети. Для них этот мир ещё внове и они способны удивляться и восхищаться самой жизнью, видом пушистых облаков, запахом весеннего утра, шелестом листьев в кронах…
Разучились ли люди ценить жизнь? Нет, у них просто нет времени на то чтобы жить. Так я думал, когда рядом вот-вот должна оборваться чья-то жизнь. Последние лучи солнца падали на деревянный помост, весь в сучках и неровностях; на палача, сидящего на стуле и что-то стругающего из дерева, при этом насвистывающего простенькую мелодию. Но уже слышен грохот телеги, подскакивающей на дороге. Палач встаёт и смотрит направо в сторону Кровавой улицы (она так названа, потому что именно по ней везут заключённых к лобному месту). Народ вокруг заволновался и подался вперёд, напирая друг на друга и на шеренгу стражников. Я стою в задних рядах и мне не видно, как подъехала телега и как с неё сняли узника. Однако мне было хорошо видно, как четверо в капюшонах закрывающих лица втащили узника на помост и положили на большую деревянную колоду. Ведь помост построен как раз для того, чтобы как можно больше людей могло видеть казнь. По обычаю, перед тем как попасть сюда он был на скорую руку выбрит и подстрижен тюремным брадобреем, но от этого его лицо казалось ещё более неухоженным и осунувшимся. Наверное, мне жаль его. Я пришёл сюда не для того, чтобы насладиться его казнью.
Каждый раз я прихожу на эту площадь с одной и той же мыслью: зачем? Необходимо ли это? Неужто злодеяния этого человека действительно столь велики? И кто дал нам право судить и лишать жизни себе подобных? И каждый раз я ухожу отсюда не найдя ответов, а в моей голове мысли роятся как стаи саранчи над посевами. Я неспроста прихожу на площадь, называемую площадью Безнадёжности за то, что ещё никогда не исполнялись чаяния тех, кто приехал сюда на палаческой телеге. Ведь я имею прямое отношение ко всем этим казням. На мне лежит груз ответственности, и я… может быть, и я когда-нибудь приеду сюда на такой же телеге.
Я отвлёкся от своих невесёлых дум, потому что приговорённый вдруг поднял голову и спросил, обращаясь, неведомо к кому:
- Какой сегодня день недели?
- Понедельник, - ответил палач и усмехнулся, - а тебе-то что до того?
- Блин, ну и неделька начинается…